таролог (все вопросы в u-mail)
— Не верится. Просто не верится, — едва слышно прошептала она, устремив взгляд куда-то далеко, сквозь стоящего перед ней молодого человека. Её спина была прямой, а руки — сердито сжаты в кулаки. — Ты... ты сам п-пригласил меня, — голос дрожал от ярости. — И ничего!
— Что — "ничего"? — удивленно переспросил он.
— Ничего не подарил! — выпалила она. — Это же наше первое свидание! Мог, хотя бы, цветы купить...
читать дальше
— Цветы? — он растерянно обвел взглядом площадь. — Но ведь вокруг и так полно цветов!
— На клумбах?! — она едва не перешла на крик, но в самый последний момент сдержалась. Какая-то женщина укоризненно покачала головой. В какой-нибудь другой момент ей бы, непременно, стало стыдно. Но не в этот раз.
— Разве, от этого они менее прекрасны? — он улыбнулся.
— Ну, хорошо. А... конфеты? Они, по-твоему, тоже на клумбах растут?
— Не растут, — согласился он. — Но я не знал, что ты так любишь конфеты.
— Я не люблю конфеты! — она раздраженно топнула ногой. — И вообще от сладкого полнеют!
— В таком случае, зачем они тебе нужны? — на смену улыбке пришла озадаченность, и та, в конце концов, померкла.
— Низачем!
— Прости, я ничего не понимаю, — наконец, признался он и глубоко вздохнул.
— И не поймешь! — она принялась возмущенно перечислять, загибая пальцы: — Ни цветов, ни конфет, ни какой-нибудь безделушки. Маленькой, милой, никому ненужной...
— Ты собираешь рекламные буклеты? — вдруг неожиданно спросил он. И ловко поймал яркий глянцевый листок, влекомый порывом ветра. Розоватую страницу украшала коробочка разноцветных макарун, а поверх фотографии — надпись: "При покупке пяти штук, шестой — в подарок!"
— Нет, не собираю! — она резко вырвала рекламку из его рук и отшвырнула прочь. Лист сиротливо полетел дальше.
— Тогда, может, ты хочешь...
— Не хочу!
— Хорошо, — он сунул руки в карманы джинс, и она на секунду решила, что все произошедшее ранее — тщательно продуманный сюжет, чтобы ее позлить. Но сейчас он достанет... — Тогда скажи, чего же ты хочешь?
— Я просто пытаюсь разобраться, — украдкой она все еще следила за его руками. Ну, вдруг? — Понимаешь... — она повернулась и посмотрела на едва позолоченное закатом небо. — Вчера по телефону ты сказал мне, что я тебе дороже всего на свете. Ты пригласил меня на свидание. Я очень обрадовалась. Я готовилась к этому. Выбирала платье, переживала: подойдут ли к нему мои новые туфли? Впрочем, последнего тебе, наверное, не понять...
Он не ответил. Но его взгляд говорил о том, что он внимательно слушал ее монолог.
— Я так старалась тебе понравиться сегодня, так хотела... — голос предательски дрогнул — хотела быть для тебя самой лучшей. Я ждала твоего восхищения и... чего-то такого... глупого. В целом, довольно незначительного. Но очень важного для меня. Какого-нибудь малюсенького подарка, чтобы знать наверняка, что мои усилия приложены не впустую, что я тебе, действительно, нравлюсь. Но ты так ничего мне и не подарил.
— Но я подарил тебе самое ценное, — вдруг возразил он. — Свое время.
— И что с того? — она раздраженно передернула плечиками. — Какая в этом ценность?
Вместо ответа он извлек из-за пазухи массивный кулон на цепочке и ногтем поддел тугую крышку. Тот раскрылся с тихим щелчком.
Внутри находились часы. Довольно обшарпанные: циферблат был уже не бел, а позолота частично слезла со стрелок. Не хватало и покрытой эмалью птички, украшавшей навершие крохотного колеса, что было заведено до упора лишь один раз много лет тому назад. О птичке она прекрасно знала, так как сама владела точно такими же: эти часы были у всех жителей города.
Его часы выглядели очень старыми: это было заметно по тому, с каким трудом двигалась секундная стрелка, совершая очередной круг. Вдобавок, внутри самих часов постоянно что-то поскрипывало и шуршало. Это могло означать только одно.
— Сколько тебе осталось? — спросила она, уже понизив голос и наблюдая, как минутная стрелка, дрогнув, сместилась на одно деление вправо..
— Где-то около восьми часов, — отозвался он.
— Выходит, ты... ты — от шока у нее перехватило дыхание — ты весь свой последний день провел со мной?
Он кивнул и, бережно закрыв кулон, отправил его обратно за пазуху.
— Но это же неправильно.
— Отчего же?
— Ты должен был... — глаза защипало, и она утерлась рукавом. — Ты должен был сделать совсем другие, более важные дела. Позвонить всем друзьям, написать письма. А ты вместо этого...
— Да, — из-под рубашки слышалось неровное поскрипывание. — Я же сказал тебе, что ты — всего дороже. Теперь веришь?
Она всхлипнула. Он взял ее за руку: — Идем!
— Куда?
— К башне.
В самом центре площади возвышалась огромная башня. Не имевшая ни окон, ни единого входа, сложенная из идеально подогнанных адамантитовых блоков, испещренных цифрами, одним своим видом она вселяла ужас и благоговейный трепет в сердце любого, кто имел случайность лицезреть ее.
У подножия башни лежали часы. Бесчетное количество часов, похожих друг на друга, словно близнецы. В основном старые и покореженные, но встречались и абсолютно новые. Она знала, что первые принадлежали тем, кто ушел от тяжелой болезни. Владельцы же новеньких часов — те, кто покинул этот мир внезапно. В результате несчастного случая или еще какой беды. Да, она знала. Это знали все.
— Когда я уйду, — внезапно он заговорил тихо-тихо. Настолько, что ей невольно пришлось прекратить рыдать. — Ты сможешь отнести мои часы сюда? Я хочу, чтобы это сделала именно ты. Или я слишком многого прошу? Скажи, я не обижусь.
Она лишь мотнула головой. И не было понятно: согласна она или нет. Может, возмущена? Или обескуражена?
Он попытался взять ее ладонь в свои, немного прохладные руки. — Я знаю, многие не любят смотреть на башню. Потому что она напоминает им о том, что ничьи часы не вечны. Мне же здесь всегда нравилось. Если долго смотреть страху в глаза — начинаешь привыкать. И, в конце концов, все выглядит не так ужасно.
Я очень хотел подарить тебе что-то другое... то, что ты смогла бы хранить у себя или всегда носить с собой, если захочешь. Что-то маленькое, не слишком заметное. Чтобы оно было только твоим, и всегда напоминало обо мне, — он отбросил назад волосы, но ветер опять швырнул их ему в лицо. Вновь сунув руку в карман джинс, он извлек оттуда маленькую металлическую птичку. Ее крылышки были покрыты серой эмалью, а вместо глаза сверкал крошечный кристалл. Ту самую, которой не хватало на часах, — Вот, возьми. Может быть, это подойдет?
Не сказав ни слова, она зажала фигурку в руке и разрыдалась, уже во второй раз за этот вечер. Вообще-то она никогда не была плаксой, но сегодня можно. И она дала волю слезам.
— Давай пообещаем друг другу, — он заговорил быстро-быстро, — что, если наши с тобой часы когда-нибудь окажутся заведены вновь, и мы опять родимся — давай, будем вместе. И я буду абсолютно точно и бесповоротно здоров. И ты тоже. И мы... мы проживем с тобой долгую и счастливую жизнь. Я подарю тебе уйму милых глупостей и ничего не значащих вещиц. А потом мы уедем далеко-далеко, к морю. И будем жить там в небольшом доме. Небольшом, но очень уютном.
Она кивала каждый раз, едва он заканчивал очередное предложение. Разве, она могла не согласиться? Ведь это звучало так заманчиво, но вряд ли, осуществимо: она попросту не верила в то, что однажды остановившиеся часы можно было завести. Иначе бы их не оставляли здесь, у подножия главной башни. А так делали все, уже много веков подряд. Но он говорил и говорил, и в голосе его скользила такая надежда, что приходилось невольно кивать.
— У меня еще осталось немного времени, — он приложил ладонь к тому месту, где под рубашкой находился кулон. — И я хотел бы разделить его с тобой. Ты же не против?
Она не была против, и они медленно пошли прочь от возвышавшегося над всеми строения. Потом ей придется вернуться сюда уже в одиночестве. Однако сейчас у них было в запасе почти восемь часов — ничтожно мало. Но целая жизнь для знавших счет времени, что отмерила им судьба.
— Что — "ничего"? — удивленно переспросил он.
— Ничего не подарил! — выпалила она. — Это же наше первое свидание! Мог, хотя бы, цветы купить...
читать дальше
— Цветы? — он растерянно обвел взглядом площадь. — Но ведь вокруг и так полно цветов!
— На клумбах?! — она едва не перешла на крик, но в самый последний момент сдержалась. Какая-то женщина укоризненно покачала головой. В какой-нибудь другой момент ей бы, непременно, стало стыдно. Но не в этот раз.
— Разве, от этого они менее прекрасны? — он улыбнулся.
— Ну, хорошо. А... конфеты? Они, по-твоему, тоже на клумбах растут?
— Не растут, — согласился он. — Но я не знал, что ты так любишь конфеты.
— Я не люблю конфеты! — она раздраженно топнула ногой. — И вообще от сладкого полнеют!
— В таком случае, зачем они тебе нужны? — на смену улыбке пришла озадаченность, и та, в конце концов, померкла.
— Низачем!
— Прости, я ничего не понимаю, — наконец, признался он и глубоко вздохнул.
— И не поймешь! — она принялась возмущенно перечислять, загибая пальцы: — Ни цветов, ни конфет, ни какой-нибудь безделушки. Маленькой, милой, никому ненужной...
— Ты собираешь рекламные буклеты? — вдруг неожиданно спросил он. И ловко поймал яркий глянцевый листок, влекомый порывом ветра. Розоватую страницу украшала коробочка разноцветных макарун, а поверх фотографии — надпись: "При покупке пяти штук, шестой — в подарок!"
— Нет, не собираю! — она резко вырвала рекламку из его рук и отшвырнула прочь. Лист сиротливо полетел дальше.
— Тогда, может, ты хочешь...
— Не хочу!
— Хорошо, — он сунул руки в карманы джинс, и она на секунду решила, что все произошедшее ранее — тщательно продуманный сюжет, чтобы ее позлить. Но сейчас он достанет... — Тогда скажи, чего же ты хочешь?
— Я просто пытаюсь разобраться, — украдкой она все еще следила за его руками. Ну, вдруг? — Понимаешь... — она повернулась и посмотрела на едва позолоченное закатом небо. — Вчера по телефону ты сказал мне, что я тебе дороже всего на свете. Ты пригласил меня на свидание. Я очень обрадовалась. Я готовилась к этому. Выбирала платье, переживала: подойдут ли к нему мои новые туфли? Впрочем, последнего тебе, наверное, не понять...
Он не ответил. Но его взгляд говорил о том, что он внимательно слушал ее монолог.
— Я так старалась тебе понравиться сегодня, так хотела... — голос предательски дрогнул — хотела быть для тебя самой лучшей. Я ждала твоего восхищения и... чего-то такого... глупого. В целом, довольно незначительного. Но очень важного для меня. Какого-нибудь малюсенького подарка, чтобы знать наверняка, что мои усилия приложены не впустую, что я тебе, действительно, нравлюсь. Но ты так ничего мне и не подарил.
— Но я подарил тебе самое ценное, — вдруг возразил он. — Свое время.
— И что с того? — она раздраженно передернула плечиками. — Какая в этом ценность?
Вместо ответа он извлек из-за пазухи массивный кулон на цепочке и ногтем поддел тугую крышку. Тот раскрылся с тихим щелчком.
Внутри находились часы. Довольно обшарпанные: циферблат был уже не бел, а позолота частично слезла со стрелок. Не хватало и покрытой эмалью птички, украшавшей навершие крохотного колеса, что было заведено до упора лишь один раз много лет тому назад. О птичке она прекрасно знала, так как сама владела точно такими же: эти часы были у всех жителей города.
Его часы выглядели очень старыми: это было заметно по тому, с каким трудом двигалась секундная стрелка, совершая очередной круг. Вдобавок, внутри самих часов постоянно что-то поскрипывало и шуршало. Это могло означать только одно.
— Сколько тебе осталось? — спросила она, уже понизив голос и наблюдая, как минутная стрелка, дрогнув, сместилась на одно деление вправо..
— Где-то около восьми часов, — отозвался он.
— Выходит, ты... ты — от шока у нее перехватило дыхание — ты весь свой последний день провел со мной?
Он кивнул и, бережно закрыв кулон, отправил его обратно за пазуху.
— Но это же неправильно.
— Отчего же?
— Ты должен был... — глаза защипало, и она утерлась рукавом. — Ты должен был сделать совсем другие, более важные дела. Позвонить всем друзьям, написать письма. А ты вместо этого...
— Да, — из-под рубашки слышалось неровное поскрипывание. — Я же сказал тебе, что ты — всего дороже. Теперь веришь?
Она всхлипнула. Он взял ее за руку: — Идем!
— Куда?
— К башне.
В самом центре площади возвышалась огромная башня. Не имевшая ни окон, ни единого входа, сложенная из идеально подогнанных адамантитовых блоков, испещренных цифрами, одним своим видом она вселяла ужас и благоговейный трепет в сердце любого, кто имел случайность лицезреть ее.
У подножия башни лежали часы. Бесчетное количество часов, похожих друг на друга, словно близнецы. В основном старые и покореженные, но встречались и абсолютно новые. Она знала, что первые принадлежали тем, кто ушел от тяжелой болезни. Владельцы же новеньких часов — те, кто покинул этот мир внезапно. В результате несчастного случая или еще какой беды. Да, она знала. Это знали все.
— Когда я уйду, — внезапно он заговорил тихо-тихо. Настолько, что ей невольно пришлось прекратить рыдать. — Ты сможешь отнести мои часы сюда? Я хочу, чтобы это сделала именно ты. Или я слишком многого прошу? Скажи, я не обижусь.
Она лишь мотнула головой. И не было понятно: согласна она или нет. Может, возмущена? Или обескуражена?
Он попытался взять ее ладонь в свои, немного прохладные руки. — Я знаю, многие не любят смотреть на башню. Потому что она напоминает им о том, что ничьи часы не вечны. Мне же здесь всегда нравилось. Если долго смотреть страху в глаза — начинаешь привыкать. И, в конце концов, все выглядит не так ужасно.
Я очень хотел подарить тебе что-то другое... то, что ты смогла бы хранить у себя или всегда носить с собой, если захочешь. Что-то маленькое, не слишком заметное. Чтобы оно было только твоим, и всегда напоминало обо мне, — он отбросил назад волосы, но ветер опять швырнул их ему в лицо. Вновь сунув руку в карман джинс, он извлек оттуда маленькую металлическую птичку. Ее крылышки были покрыты серой эмалью, а вместо глаза сверкал крошечный кристалл. Ту самую, которой не хватало на часах, — Вот, возьми. Может быть, это подойдет?
Не сказав ни слова, она зажала фигурку в руке и разрыдалась, уже во второй раз за этот вечер. Вообще-то она никогда не была плаксой, но сегодня можно. И она дала волю слезам.
— Давай пообещаем друг другу, — он заговорил быстро-быстро, — что, если наши с тобой часы когда-нибудь окажутся заведены вновь, и мы опять родимся — давай, будем вместе. И я буду абсолютно точно и бесповоротно здоров. И ты тоже. И мы... мы проживем с тобой долгую и счастливую жизнь. Я подарю тебе уйму милых глупостей и ничего не значащих вещиц. А потом мы уедем далеко-далеко, к морю. И будем жить там в небольшом доме. Небольшом, но очень уютном.
Она кивала каждый раз, едва он заканчивал очередное предложение. Разве, она могла не согласиться? Ведь это звучало так заманчиво, но вряд ли, осуществимо: она попросту не верила в то, что однажды остановившиеся часы можно было завести. Иначе бы их не оставляли здесь, у подножия главной башни. А так делали все, уже много веков подряд. Но он говорил и говорил, и в голосе его скользила такая надежда, что приходилось невольно кивать.
— У меня еще осталось немного времени, — он приложил ладонь к тому месту, где под рубашкой находился кулон. — И я хотел бы разделить его с тобой. Ты же не против?
Она не была против, и они медленно пошли прочь от возвышавшегося над всеми строения. Потом ей придется вернуться сюда уже в одиночестве. Однако сейчас у них было в запасе почти восемь часов — ничтожно мало. Но целая жизнь для знавших счет времени, что отмерила им судьба.
@темы: утренние страницы
-
-
01.02.2020 в 18:19-
-
01.02.2020 в 18:23А, может, просто любовь оказалась очень зла.
-
-
01.02.2020 в 21:49- Да похоже, чувака чот жизнь вообще не взлюбила.
-
-
01.02.2020 в 22:03